ГЛАВА I. ВОДА И НЕБО
Он родился в июне 1910-го, когда Франция ещё верила в море и империю. Его отец был офицером-юристом, человек точности и форм. Мать — мягкая, наблюдательная, с тихой улыбкой и привычкой смотреть вдаль. Семья всё время переезжала: Париж, Бордо, Алжир, Марсель. У мальчика не было постоянного дома, но всегда рядом была вода. В Алжире он кидал камни в волны, в Марселе — нырял с пирса, стараясь дотянуться до блеска на дне. Вода его пугала и манила. Однажды он пробыл под водой дольше обычного — и впервые понял, что под толщей звуки исчезают, а мир сжимается в одно дыхание.
Он быстро понял, что не умеет стоять на месте. В школе скучал, рисовал корабли и механизмы. Любил всё, что движется — колёса, моторы, плёнку. В двенадцать лет разобрал отцовский хронометр, чтобы понять, как тикает время, и не смог собрать обратно. Отец ругал, потом сам засмеялся:
— Ты хочешь знать, что внутри всего. Но не всё надо открывать.
В старших классах он увлёкся техникой и кино. Доставал обрезки плёнки, снимал товарищей на старую камеру «Pathé Baby». Уже тогда его манило не просто смотреть, а запечатлевать движение. Потом будет море, но сначала — свет и механизм.
В Морской школе в Бресте всё было не так, как он мечтал. Дисциплина, ордена, строевая. Он любил море, но не умел подчиняться. Ночами тайком снимал курсантов на киноплёнку, потом проявлял в умывальне, сушил кадры на батареях. Утром — наряд вне очереди.
В тот период он познакомился с Симоной Мело — дочерью инженера-механика, которая работала в госпитале для моряков. Она была молчалива, внимательна и практична. Понимала технику лучше, чем большинство офицеров, и редко говорила зря. Кусто приносил туда фотографии для отчётов, и с этого начались их короткие разговоры. Её спокойствие странным образом уравновешивало его беспокойство. Через год они поженились. Симона не мешала его странным идеям, но и не восхищалась — просто была рядом, когда он снова что-то чинил или снимал.
В 1936-м всё оборвалось. Лето, горная дорога у Тулузы, автомобиль «Фиат» не вписался в поворот. Машина пробила ограждение и рухнула в овраг. Кусто выжил чудом. Переломы рук, травмы. Долгая неподвижность, боль, запах йода. Он потерял главное — возможность летать. Лётная карьера, о которой мечтал, закончилась, не начавшись. Лежа в постели, он чувствовал, как тело стало чужим.
Симона приходила каждый день. Молчала, перевязывала, приносила газеты, иногда молоко. Однажды, убирая бинты, сказала просто:
— Раз нельзя летать, придётся научиться плавать по-другому.
Эта фраза осталась с ним на всю жизнь.
Весной друзья пригласили его в Марсель, на берег. Среди них был Филипп Тайе — моряк, весёлый, упрямый. “Пойдём купаться, — сказал он. — Тебе нужно движение, но мягкое.” Они ныряли с пирса, и Тайе дал ему стеклянную маску — итальянскую, с резиновым ободом. Кусто надел её и впервые увидел дно не размытое, а ясное. Вода была зелёная, прозрачная, и под ней шевелились камни, водоросли, рыбки. Всё двигалось медленно, без звука. Он вынырнул и сказал:
— Тайе, я видел всё.
— Что «всё»?
— Всё, что под нами. Это другой мир.
Он стал возвращаться к воде каждый день. Погружался с задержкой дыхания, нырял за мидиями, снимал камеру на дно в жестяной коробке. Воздух в лёгких быстро кончался, сердце билось в висках, но он снова и снова нырял.
Первые опыты были грубыми. Они с Тайе и Фредериком Дюма делали трубы для дыхания, соединяли резиновые шланги с поверхностью, пробовали подавать воздух из насоса. Иногда воздух не шёл, иногда шёл слишком сильно — и вырывал маску с лица. Всё записывалось в блокнот: длина шланга, диаметр, глубина. Тогда Кусто ещё не называл это “экспериментом”. Он просто пытался остаться под водой подольше.
Молодой Жак-Ив Кусто готовится к погружению. Франция, конец 1930-х годов.
Это случилось в маленькой бухте у Ле-Мон, глубина там была не больше четырёх метров. Он пытался задержать дыхание хотя бы на минуту — хотел доказать себе, что тело снова подчиняется. Вода была прохладная, солёная, чуть мутная от песка. Он шёл вдоль дна, считал удары сердца и чувствовал, как грудь сжимается. Воздух кончился резко, будто кто-то выдернул провод. Тайе заметил, что пузыри исчезли, нырнул и вытащил его. После этого случая Кусто впервые записал в блокнот: «Задержка дыхания — 57 сек. Ошибка: потеря контроля».
Это был первый фокап — и первое правило: вода не прощает уверенности без расчёта.
С тех пор у него всегда был блокнот. На обложке — инициалы «JYC». В нём: «Время: 30 сек. Давление в груди: сильное. Видимость: 2 метра. Маска запотела. Выход на вдохе. Ошибка: задержка слишком длинная.»
Он не знал, что через несколько лет этот блокнот станет основой будущей науки — подводной физиологии, что его заметки будут читать инженеры и военные. Тогда это была просто привычка моряка, который не хочет умереть глупо.
Каждый день он делал шаг глубже. И чем дольше оставался под водой, тем сильнее тянуло обратно. Вода была не опасностью, а тишиной, где ничего не требовали, где тело снова работало.
Так началось. Не из мечты, не из героизма — из травмы, боли и любопытства. Он не открыл море. Он просто не смог без него жить.
ГЛАВА II. ИСПЫТАНИЯ
Он уже не мог жить без моря. После выздоровления Кусто нырял в любую погоду — весной, зимой, при ветре и в штиль. На берегу стояли ящики с железом, резиной, шлангами, старые противогазы, обрезки стекла. Симона не спрашивала, зачем всё это. Просто смазывала клапаны, сушила костюмы, записывала в тетрадь, что он просил.
Кусто был одержим воздухом. Не водой — именно воздухом. Он знал: человек не принадлежит морю, пока не научится дышать под ним. Пробовал подавать воздух с поверхности с помощью насосов, строил дыхательные мешки, соединял шланги. Всё работало через раз. Давление сбивалось, маску срывало, шланг тянул вниз. Воздух то шёл рывками, то вообще останавливался. Он писал в блокноте:
“Ошибка: нет стабильного давления. Требуется устройство, регулирующее поток по вдоху.”
Симона слушала эти слова молча. В доме пахло йодом и маслом. Ночью она сказала:
— Ты ищешь воздух, но не с того конца.
— С какого же?
— Найди тех, кто умеет считать давление.
Французский морской офицер Жак-Ив Кусто и инженер компании Air Liquide Эмиль Ганьян разработали «Scaphandre autonome» — автономный водолазный аппарат с регулятором. После того, как Кусто придумал этот термин для англоязычных стран, аппарат вскоре стали называть «Aqua-Lung».
Весной 1942 года через знакомых инженеров из компании Air Liquide она помогла ему встретиться с Эмилем Ганьяном — инженером, который занимался регуляторами подачи газа для автомобильных установок. Ганьян был сухой, точный, без романтики. Он показал Кусто клапан, регулирующий поток газа по перепаду давления.
— Если заменить газ на воздух, — сказал он, — человек сможет дышать под водой.
Кусто кивнул:
— Значит, осталось проверить, кто кого выдержит — человек или клапан.
Они начали работать вместе. Ванная в доме Кусто превратилась в лабораторию. Ганьян присылал новые детали, Симона записывала параметры: давление, расход, температуру. Клапан шипел, редуктор выл, воздух шёл рывками. Иногда всё взрывалось — крышку ванны выбивало струёй, стекло трещало. Они смеялись.
Летом 1943 года они собрали первый рабочий автономный дыхательный аппарат. На спину ставили раму с баллонами высокого давления — обычно двумя стальными баллонами примерно по шесть литров каждый, заряженными до 150 атмосфер. В некоторых конфигурациях использовали три более узких баллона, но принцип оставался тем же: запас сжатого воздуха нёс сам ныряльщик, без шланга к поверхности. Воздух подавался через регулятор Ганьяна–Кусто с двухступенчатой редукцией. На лице — маска и загубник, на бёдрах — свинцовый пояс для нейтральной плавучести. Манометра тогда не было: время контролировали по наручным часам и по собственному дыханию.
Первое испытание — июнь, бухта у Тулона. Вода +18, лёгкое волнение. Кусто опустился на два метра, вдохнул — воздух пошёл мягко, без рывков. Он выпрямился под водой, медленно пошёл вдоль песчаного дна. Вокруг поднималась муть, и вдруг — тишина. Он больше не чувствовал давления в груди. Впервые человек дышал под водой свободно.
Он поднялся, снял маску.
— Работает, — сказал он.
Симона записала в журнале: “Испытание №1. Давление 150. Воздух стабилен.”
Дальше началась настоящая работа — не открытие, а доводка. Каждый день — погружения, сборка, поломки. Металл ржавел, резина дубела, клапан иногда залипал. Ошибки фиксировались точно:
“Клапан завис на выдохе. Давление в груди. Подъём резкий. Ошибка: проверка перед спуском обязательна.”
У скал Фриоля вода была чище, чем у берега Тулона, и глубина падала ступенями — 5, 10, 20 метров. Кусто выбрал это место специально: здесь можно было проверить, как регулятор ведёт себя при реальном давлении, не в ванне и не у пирса. Им нужно было понять, выдержит ли клапан перепады при вдохе и выдохе. Они шли не за красотой — за цифрами.
Первый серьёзный фокап случился у скал Фриоля. На двадцати метрах клапан открылся полностью. Поток воздуха ударил в рот, вырвал загубник. Пузырьки хлынули вверх, шланг завибрировал. Он почувствовал панический голод воздуха. Тайе, дежуривший на поверхности, нырнул, схватил его за ремень и вытянул. После этого случая Кусто записал:
“Не борись с воздухом — слушай его.”
Через несколько дней они вернулись в воду у Тулона — уже в феврале. Вода была +12, дыхание сразу охлаждало металл. Они решили сделать два погружения подряд, чтобы проверить, не изменится ли подача при длительной работе. На пятнадцати метрах воздух шёл ровно, потом редуктор покрылся инеем и внезапно затих. Он почувствовал, как лёгкие наполняет холодный вакуум. Всплывал рывками, кашляя и ловя воздух ртом. Так появилось правило: не доверяй железу в холодной воде.
— Что случилось?
— Воздух замёрз. Мы не учли холод.
Так появилось ещё одно правило: не доверяй железу в холодной воде.
К осени 1943 года система работала стабильно. Давление — 180 атмосфер. Воздуха хватало на сорок минут при спокойном дыхании. Всё выглядело просто: два баллона, рамка, шланг, регулятор. Но внутри стояли годы ошибок, записей, синяков и ожогов от масла.
В декабре они ныряли у острова Фриоль. Тридцать метров. Свет мерк, шум воды уходил. Воздух шёл ровно. Рыбы плавали рядом, не шарахались. Он завис над дном, смотрел, как струйки песка движутся под его движением. Там, где раньше был страх, теперь была тишина.
На поверхности Ганьян стоял с секундомером.
— Тридцать минут, — сказал он.
Кусто снял загубник, улыбнулся.
— Дышать под водой можно. Теперь надо научиться там жить.
Симона записала в журнале:
“Погружение №24. Давление 180. Время 30 мин. Без происшествий.”
Так родилось водяное лёгкое — Aqua-Lung. Не в институте, не на заводе, а в доме у моря, где жена считала минуты, инженер правил пружины, а моряк учился дышать.
Фредерик Дюма (в центре) с Жаком-Ивом Кусто (слева) и Филиппом Тайе (справа).
Первые недели они ныряли почти ежедневно. Местные рыбаки смотрели с недоверием: “Без шланга? Так не бывает.” Но Кусто шёл под воду, и пузыри долго не возвращались. Люди на берегу замолкали. Они не понимали, что стали свидетелями перехода — человек впервые перестал быть гостем в море.
Фокапов всё ещё хватало. Разорванный шланг, ржавый вентиль, случайное попадание песка в редуктор. Каждый раз всё разбиралось, фиксировалось, заменялось. Он действовал как инженер, не как романтик.
Кусто писал:
“Человеку нельзя доверить море без расчёта. Каждая ошибка — новая ступень.”
К весне 1944 года он мог оставаться под водой почти час. Он чувствовал — граница между воздухом и водой становится тоньше. Теперь нужно было научиться смотреть — не просто нырять, а видеть.
Он взял старую кинокамеру, обернул в герметичный корпус, закрепил стекло от прожектора. Света было мало, но кадры вышли — рыбы, водоросли, пузыри. На экране человек шёл по дну, и из загубника выходили струйки воздуха, словно след дыхания.
Так закончились годы испытаний. Без финансирования, без лабораторий. Только железо, соль и упрямство. Из боли, любопытства и точных расчётов родилось дыхание, которое изменило мир.
ГЛАВА III. МОРЕ ЗОВЁТ
После войны всё казалось возможным. Франция приходила в себя, моряки возвращались к берегу, инженеры — к станкам. Кусто вернулся к морю, но теперь у него было преимущество: он мог оставаться под водой столько, сколько захочет.
В 1946 году он, Фредерик Дюма и Филипп Тайе создали Группа подводных исследований ВМС Франции. Формально — для поиска потерянных мин и обломков, неформально — чтобы просто нырять. У них был автомобиль “Ситроен”, ящики с железом, два компрессора и три комплекта аквалангов. Всё остальное — энтузиазм.
Первое задание — очистка порта в Тулоне. На дне лежали затонувшие баржи, тросы, куски металла. Вода мутная, видимость — меньше метра. Воздух холодный, с запахом масла. На глубине десяти метров они находили каски, ящики, остатки мин. Иногда что-то взрывалось — тихо, глухо, будто под водой хлопала дверь.
В один из дней Кусто заметил странную форму — кусок бронзы, обросший ракушками. Подняли. Это оказалась древняя статуэтка, с отполированными веками. Так случай стал открытием: они нашли античный корабль. Район Махдии, у побережья Туниса.
Бронзовый герм из античного груза у Махдии (Тунис), I век до н.э. Один из предметов, поднятых и задокументированных во время первых подводных обследований места. В 1948 году Жак-Ив Кусто и его команда спустились сюда с аквалангами на глубину около сорока метров — это стало началом подводной археологии в современном понимании.
Это было первое подводное археологическое погружение с аквалангом.
Они готовились неделями. Кусто составлял таблицы времени, проверял давление, строил схемы на кальке. Симона обеспечивала снабжение и журнал. Команда — пять человек, два комплекта запасных клапанов, одно ведро с маслом для уплотнений. Баллоны по шесть литров, давление 180 атмосфер. Контроль по дыханию и часам.
На месте — солнце, гладь, синяя вода. Кусто записал: “Температура +22. Видимость 15 метров. Течение южное, слабое.” Они опустились вдоль троса. На двадцати метрах появились обломки амфор, куски мрамора, бронзовые фигуры. Всё покрыто илом и известью.
Дюма коснулся дна, поднял амфору, из горлышка вылетел пузырь. Внутри — воздух, пролежавший под водой две тысячи лет.
Кусто понял, что время можно не только мерить — его можно трогать руками.
Но море быстро напомнило, кто хозяин. На втором погружении поднялся ветер. Судно стало качать, трос натянуло. Тайе опускался последним. На двадцати метрах у него заклинило регулятор. Воздух перестал идти. Он стукнул по корпусу — бесполезно. Попробовал перейти на резерв, не успел. Кусто нырнул к нему, дал свой загубник, поднял обоих. На поверхности Тайе долго не мог дышать, кровь шла из носа. После этого они ввели правило: никогда не опускайся один, даже на метр.
Симона записала в журнале: “Погружение №37. Проблема с клапаном. Возврат без потерь.”
Эти записи позже стали протоколами безопасности.
Осенью 1948-го они начали снимать первый документальный фильм — “Мир без солнца” (позже переименованный). Камеры были тяжёлые, корпус из алюминия и стекла, свет — лампы накаливания, питание от аккумуляторов. Вода съедала свет. На пяти метрах ещё виден цвет, на десяти всё синеет, на двадцати мир становится серым. Кусто писал: “На глубине тьма не чёрная, а густая, как нефть.”
Афиша фильма «Le Monde du silence» (1956). Режиссёры Жак-Ив Кусто и Луи Маль. Один из первых цветных фильмов о подводном мире, лауреат «Золотой пальмовой ветви» и «Оскара». Афиша использовалась для международного проката.
Съёмки шли у острова Пор-Кро, в спокойной бухте, где вода держала прозрачность даже при лёгком ветре. Кусто хотел доказать инвесторам, что подводная съёмка возможна, что свет не исчезает под толщей воды. Цель была не романтическая, а практическая: им нужна была плёнка, иначе никто не поверит.
Во время съёмок случился новый фокап. Корпус камеры дал течь. Вода пошла внутрь, контакт замкнуло, вспыхнуло пламя. Под водой, среди пузырей, заискрилось оранжевое пламя — короткое, как вдох. Дюма вырвал кабель, Кусто погасил свет. На поверхности они смеялись — фильм не пострадал, а кадр получился невероятный: тёмная вспышка среди глубины.
Кусто (справа) на борту исследовательского судна «Калипсо», 1954–1955 годы, в сцене из своего фильма 1956 года «Безмолвный мир» с Альбертом Фалько (слева) и Фредериком Дюма.
Они смонтировали ленту в подвале. Плёнку крутили вручную, светили лампой. Симона считала метры, Дюма крутил ручку, Кусто резал. Через полгода фильм “Подводный мир” получил первую премию в Каннах.
После показа к нему подошёл человек из “Air Liquide” и сказал:
— Вы не понимаете, что сделали. Вы не просто сняли кино. Вы открыли профессию.
Кусто не ответил. Он знал, что всё только начинается.
В 1950-м он купил старое британское судно “Калипсо”. Изначально — тральщик, потом паром на Мальте. Ржавое, с пробоиной, но с живым корпусом. Деньги дала семья Симоны и один меценат.
Судно отремонтировали, установили лабораторию, компрессор, барокамеру. На борту — шесть человек, киноаппаратура, инструменты, и, главное, — цель: идти туда, где ещё никто не снимал.
Исследовательское судно “Калипсо”. Бывший деревянный минный тральщик, переоборудованный Кусто под лабораторию, жилой модуль, компрессоры и пост обработки плёнки. “Калипсо” стала платформой, с которой началась подводная одиссея XX века.
Первое плавание — Эгейское море. Калипсо шла медленно, 8 узлов. Кусто стоял на мостике, смотрел, как волны расходятся. Симона сидела в тени, записывала расход топлива и список провизии. Тайе и Дюма готовили оборудование.
Погружения стали системными. Перед спуском — проверка клапанов, давление, запас времени. На глубине — наблюдение за пузырями, за звуком дыхания. После всплытия — опреснение клапанов, сушка костюмов.
Однажды, у Крита, они нашли обломки судна с амфорами. На глубине 40 метров Кусто заметил металлический блеск. Подплыл — кусок якоря, древнего, с петлёй для каната. Пальцы скользнули по поверхности, и он почувствовал, как под слоем ржавчины — буквы. Греческие.
Он задержал дыхание, потом медленно поднялся. На поверхности сказал:
— Мы нашли голос времени.
Фокапы не кончались. У берегов Корсики Тайе застрял под обломком. Шланг запутался в тросе. Давление в баллонах падало. Кусто рванул вниз, резанул трос ножом, вытащил друга. На поверхности оба молчали. Только Симона записала: “Погружение №112. Потеря ориентации, обрыв шланга. Урок: никогда не уходить от света без троса.”
Так рождалась система безопасности, которой потом будут учить весь мир.
К 1952 году Кусто стал известен в Европе. Не как киношник — как человек, открывший вторую половину планеты. Газеты писали: “Капитан, который дышит под водой.”
Кусто (справа) на борту исследовательского судна «Калипсо», 1954–1955 годы, в сцене из своего фильма 1956 года «Безмолвный мир» с Альбертом Фалько (слева) и Фредериком Дюма.
Но сам он не считал себя капитаном. Он просто хотел понять, как устроено море изнутри.
И теперь у него было всё, чтобы идти дальше: железо, команда, судно, дыхание и тишина, в которую он возвращался снова и снова.
ГЛАВА IV. КАЛИПСО
“Калипсо” стояла у причала в Марселе. Старое судно, узкий корпус, следы ржавчины на бортах. Но Кусто смотрел на него как на живое существо. Он провёл ладонью по поручню и сказал:
— Это будет наш дом под солнцем и под водой.
Симона проверяла списки. В трюме — баллоны, компрессоры, свинец, запас масла и еды на три месяца. На палубе — две кинокамеры, барокамера, стол для приборов. Тайе и Дюма спорили, как лучше закрепить кран-балку для спуска камер. Всё было не готово, но всё уже началось.
В марте 1953 года “Калипсо” вышла в первое плавание. Марсель, потом Пор-Крос, Корсика, Сицилия, через два месяца — Красное море.
Красное море
Сюда они шли из любопытства. На старых картах оно значилось “тёплым морем с прозрачной водой”. В июле вода действительно была тёплой — +26, прозрачность до сорока метров. Кусто писал в журнале: “Наконец — свет, который не гаснет.”
Под водой — кораллы, словно каменные деревья, стаи рыб, которые не боялись людей. Он впервые увидел настоящие цвета: красный, синий, жёлтый — не выдуманные, а живые. Камеры снимали с трудом: свет выгорал, плёнка слепла. Тогда Кусто и инженер Пьер Лабан придумали систему подводных прожекторов — лампы накаливания в герметичных стеклянных сферах, питание от кабеля.
Подводный фотоаппарат «Calypso» (35 мм), которым пользовалась команда Кусто.
Первое включение они провели у рифа Тиран, в Красном море. Глубина — десять метров, вода прозрачная, солнце резкое, как сталь. Лампы вспыхнули, и под водой впервые стало светло, как днём. Через минуту корпус одной сферы лопнул от давления и температуры. Вспышка, пузырь, темнота. Дюма успел закрыть контакты, иначе сгорело бы всё судно. Они поднялись на поверхность, Кусто молча посмотрел на разбитую лампу и сказал:
— Значит, свету тоже надо уметь дышать под водой.
Через неделю лампы сделали заново — толще стекло, больше давление. Новые прожекторы работали идеально. Кадры вышли фантастические: кораллы, мурены, стаи рыб. Фильм “Подводная Одиссея” получил приз в Каннах и стал первым, где подводный мир выглядел живым, а не потусторонним.
“Тистлегорм”
Осенью они пришли в Суэц. В устье залива стояли английские корабли. Один капитан рассказал Кусто про затонувший транспорт “Тистлегорм” — британский грузовик, потопленный в 1941-м. На борту — мотоциклы, джипы, оружие, вагоны.
Кусто записал координаты, утром ушли в море.
Глубина — тридцать метров, видимость десять. На дне лежал корпус, проржавевший, но целый. Сквозь трюм виднелись мотоциклы с рулями, ящики с боеприпасами, сапоги, ботинки. Всё покрыто песком и кораллами. Вода была тихая, как будто корабль не погиб, а просто заснул.
Он касался руля мотоцикла, и пальцы ощущали металл, холодный, как в день гибели.
Но во время второго спуска произошёл фокап. Один из аквалангистов заплыл в трюм, поднял муть, потерял выход. Лампа погасла, линия троса ушла. Дюма и Кусто искали его почти десять минут. Наконец нашли — стоял, уткнувшись в стенку, на последних глотках воздуха. На поверхности он сказал только:
Фрагмент из фильма «Мир тишины»: повторное открытие транспорта SS Thistlegorm.
— Я понял, что значит не видеть света.
После этого Кусто ввёл правило: никогда не входить в затонувшие суда без троса и второго света.
Во время погружения дайвер команды Кусто очищает судовую рынду, на которой ещё различима надпись с именем корабля. После этой экспедиции колокол больше никто не видел на месте крушения. Так родилась легенда о “звонке из глубины” — и о рындах, которые умолкают навсегда.
Подводный дом
В 1956-м они поставили эксперимент: жизнь под водой. В лагуне Красного моря, у стоянки «Калипсо», они решили проверить — можно ли провести под водой не час, а сутки. Без пафоса, просто эксперимент: как поведёт себя человек, если дышит под водой слишком долго. Место выбрали тихое, с ровным дном и слабым течением.
Маленький металлический цилиндр на глубине десяти метров, внутри — кровать, еда, лампа, телефон. Тайе и Дюма провели там двое суток. На второй день Тайе сообщил по радио:
— Голоса сверху звучат как будто из сна.
Так родилась идея подводных поселений — “Коншельф”. Кусто писал: “Человек может жить под водой, если не забудет, что он человек.”
Первые потери
У Крита они работали на обломках древнего судна — снимали амфоры, якоря, следы швартов. Камеры закрепляли прямо на дне, чтобы поймать свет, который пробивается сквозь толщу. Это был обычный рабочий день: обследование, съёмка, измерения.
Чем больше они ныряли, тем ближе становилась смерть. У берегов Крита погиб один из водолазов — клапан заклинило, он не успел перейти на резерв. Кусто сам вытаскивал тело. В журнале написал:
“Море не прощает невнимательности. Каждый вдох — долг.”
После этого они начали ежедневно проводить разборы ошибок, как пилоты после вылета. Каждый фокап — в таблицу, каждый вывод — в инструкции. Так появилась первая программа обучения подводников, позже ставшая стандартом во всех школах дайвинга.
Симона и суша
На “Калипсо” она уже не спускалась под воду, но всё держала под контролем. Считала топливо, еду, расход кислорода, оформляла плёнку. Когда команда спорила, она просто говорила:
— Если вы не согласны, посмотрите плёнку. Она не врёт.
Однажды вечером, когда все уже спали, она записала в дневнике:
“Он всё дальше. Но море кормит его лучше, чем суша.”
Переход
К 1960 году Кусто стал известен во всём мире. Его называли “человеком без воздуха”. Газеты писали: “Француз, который живёт под водой.” Он улыбался, но сам знал, что всё только начинается.
В одном из интервью его спросили:
— Вы боитесь глубины?
Он ответил:
— Нет. Я боюсь забыть, как дышать на поверхности.
“Калипсо” шла вдоль побережья Африки. На мостике стоял Кусто. За спиной — команда, под палубой — компрессоры, в трюме — плёнка, воздух, железо. Море под ним было живое и бесконечное. Он понял: теперь их миссия — не просто смотреть, а передать то, что видят.
ГЛАВА V. ПОДВОДНЫЕ ДОМА
Он любил говорить:
— Мы не исследуем море, мы живём в нём. Только слишком коротко.
К началу шестидесятых Кусто уже видел всё: тьму на тридцати метрах, корабли, спящие на дне, свечение планктона, дыхание акул. Но ему казалось, что они всё ещё гости. Чтобы понять море, нужно остаться в нём — не на час, не на день, а навсегда. Так родилась идея подводного дома, не лаборатории, а настоящего жилья, где человек и вода смогут дышать вместе.
I. Начало
После войны Кусто собрал вокруг себя команду инженеров, врачей и мечтателей. Среди них — Гастон Ганья́н и компания Air Liquide, с которой он уже создавал акваланг. Они снова поверили ему. На судоверфи в Тулоне начались расчёты: сколько воздуха нужно двоим людям, чтобы прожить неделю под водой? Как вывести углекислоту, как не дать воде просочиться сквозь швы, как питать электричество в куполе, где всё мокрое?
Финансирование обеспечили Air Liquide, французский Военно-морской флот и Национальный центр океанографии (CNEXO). Военные видели в проекте стратегию — подводные базы для наблюдений и спасательных операций. Для Кусто это был шаг в сторону нового мира.
II. Conshelf I — первый шаг
Место: бухта Вильфранш, Лазурный берег, Франция
Глубина: 9 метров
Год: 1962
Жителей: 2 человека — Клод Весль и Альбер Фалько
На заводе Air Liquide в Марселе сварили маленький стальной купол диаметром три метра, назвали его Diogène. Он выглядел как перевёрнутая кастрюля с иллюминатором и трубами. К куполу подсоединили шланги — воздух, связь, питание. Внутри — койка, лампа, термос, телефон.
Идея была безумна: двое людей проведут неделю на глубине, не поднимаясь. Весь кислород подаётся сверху, давление постоянное, CO₂ убирается химическими фильтрами.
Весль и Фалько спустились первыми. Первые два дня прошли спокойно: записи, пробы воды, дневник. Потом воздух стал тяжёлым, влажность поднялась до ста процентов. Всё покрыла роса. Они ели пасту из тюбиков, пили тёплую воду, выходили наружу проверять ловушки для рыб.
“Психика устойчива. Сон плохой. Влажность губит фильтры.”
Через неделю они вышли на поверхность. Серые лица, дрожащие ноги. Но они прожили под водой 168 часов. Никто раньше не жил там так долго.
III. Conshelf II — город у Шааб Руми
Место: риф Шааб Руми, Судан, Красное море
Глубина: жилой модуль 10 м, лаборатория 25 м
Год: 1963
Жителей: 6 человек
После успеха первого опыта Кусто обратился к промышленникам. Финансирование согласилась дать Shell Oil Company — нефтяникам нужен был опыт подводных рабочих.
Они вложили четверть миллиона долларов — огромные деньги для тех лет.
Модули для станции строили в Марселе на заводе La Spirotechnique. Сварку проверяли под рентгеном. Конструкции отправили в Судан на борту «Калипсо».
Место выбрали у рифа Шааб Руми — лагуна с ровным дном, глубина около 12 метров, течение слабое, вода +27.
На дно спустили два цилиндра, соединённые галереей, и отдельный купол — “глубоководную лабораторию” на 25 метрах. Всё это питалось воздухом по шлангам с поверхности, резерв — в баллонах.
Быт:
В “городе” был распорядок. Подъём в семь, завтрак — тюбики с белковой пастой и кофе. Потом выход наружу: сбор образцов, съёмка, замеры. Возвращались к вечеру. Спали в шортах, голоса звенели от давления.
На стенах — плесень, в углах конденсат, приборы гудели. Каждый вдох оставлял след воды на металле.
Фокап 1 — Толстый воздух:
На третьи сутки давление выросло. Головы разламывались. “Воздух жирный”, — сказал Фалько. С поверхности снизили подачу, заменили сорбент.
Фокап 2 — Акулы:
Однажды ночью модуль качнуло. За иллюминатором двигались тени. В свете фар блеснули глаза акул-молотов. Они кружили, не атакуя — просто смотрели. “Им любопытно, кто шумит в их море,” — сказал Весль.
Фокап 3 — Электрокоррозия:
К концу второй недели ток из кабелей начал разъедать металл. Появился запах меди. Один модуль пришлось частично обесточить и латать прямо под водой.
Через 25 дней “жильцы” поднялись. При декомпрессии у всех болели суставы. На борту их встречала Симона. Кусто записал:
“Мы доказали, что можем жить под водой. Но не доказали, что нам там место.”
IV. Conshelf III — глубина сто метров
Место: Кап-Ферра, Средиземное море
Глубина: 100 м
Год: 1965
Жителей: 6 человек
Третья станция стала вершиной проекта. Финансирование шло от CNEXO, National Geographic Society, Air Liquide и французского ВМФ.
Станцию собирали на верфи в Тулоне, потом отбуксировали к Кап-Ферра.
Два жилых модуля, лаборатория, шлюз и связь.
Давление — десять атмосфер.
На такой глубине кровь гуще, движения медленнее, сон — как стекло.
Жизнь текла по расписанию: завтрак, работа на дне, сон. Еда — порошковые пайки, кофе. Спали по четыре часа.
На пятый день сорвало клапан подачи — воздух вырвался с силой, заглушив всё. Люди спаслись, но модуль наполнился туманом. Позже там замкнул кабель — вспышка голубого света, пламя погасло само.
После трёх недель их подняли на поверхность ступенями — декомпрессия длилась трое суток. Все выжили, но у многих началась бессонница, дрожь, боли в суставах.
Эксперимент признали успешным.
V. Фокап у Марселя
После Conshelf III Кусто не остановился. Он хотел, чтобы подводные станции стали автономными, без постоянной подачи с поверхности. В 1967 году у берегов Марселя команда испытывала новую систему компрессоров и аварийных клапанов.
На глубине стоял маленький цилиндр для двоих, соединённый воздухопроводом с баржей.
Посреди дня компрессор заглох. Связь оборвалась. На поверхности — тишина, тринадцать минут без пузырей.
Кусто стоял у пульта, не двигаясь. Потом в динамике прозвучал смех:
— Мы просто поменяли шланг, капитан. Всё хорошо.
Он выдохнул и понял, что всё это время не дышал.
VI. Конец эпохи
Финансово проект выгорел: Shell отказалась от дальнейшего участия, сочтя затраты несоразмерными пользе. ВМФ ушёл к батискафам.
Но Кусто выиграл больше — уважение мира. Он получил орден Почётного легиона, грант от National Geographic и новое осознание: море не терпит постоянных жильцов.
“Технически мы доказали: человек способен жить под водой. Психологически — лишь выживать. Море приняло нас как временных квартирантов.” Жак-Ив Кусто, 1965
С тех пор Кусто перестал строить подводные станции. Он стал говорить о другом — о хрупкости океана, о жизни, которую мы губим на поверхности.
“Мы научились дышать под водой. Теперь нужно научиться дышать на Земле.”
Там, где человек встретил океан
С тех пор, как молодой офицер Жак-Ив Кусто впервые надел маску у берегов Тулона, прошли годы. Он создал акваланг, построил подводные лаборатории, жил под водой, прошёл тысячи миль и открыл для человечества невидимый мир. кспедиции, эксперименты и ошибки сделали его не просто исследователем — а человеком, который научил мир дышать под водой.
К концу шестидесятых Кусто разработал технологии жизни человека в море, совершил десятки географических открытий и стал авторитетом с мировым именем. “Калипсо” превратилась в плавающий университет планеты, а сам Кусто — в её голос.
Это был конец первого этапа одиссеи.
Впереди ждало новое море — море ответственности.
Продолжение следует =)
